Пасха и наши умершие

Вспоминается Пасха 1992 года – первая Пасха так называемой «демократической России». Она совпадала с Благовещением, и это нечастое совпадение породило разные слухи, страхи, и даже предсказания. Время было смутное, самое подходящее для брожения умов, для ожидания «глада и мора, огня и меча, и междуусобныя брани». Впрочем, официальная церковная пропаганда была оптимистична. Только что иерархов впервые стали допускать на телевидение и радио, газеты стали извещать о праздниках и связанных с ними церковных обычаях.

Тогда впервые и прозвучал, сразу в целом ряде телевизионных и газетных выступлений священнослужителей, окрик: не сметь ходить в Пасху на кладбище! Только в церковь! Долой языческий, совковый обычай! Некоторые духовные лица особенно напирали на это слово – «совковый». В том году оно было, кажется, самым презрительным ругательством. Понятно, что те, которые им кидались, себя в «совках» не числили. Духовенство вовсю ходило в героях. Как-никак – хранители традиций, духовности, люди Святой Руси, исповедники сплошь…

Прошло время немалое. Народ как ходил в Пасху на кладбище, так и ходит. Причем по всей Руси великой и за ее пределами. Духовные отцы как метали молнии на свою несознательную и тупую «совковую» паству, так и мечут. Поглядеть – на каждом епархиальном, приходском, семинарском сайте к Пасхе опять вывешивают обличения на «невежественный обычай». «Русская Православная Церковь призывает россиян не превращать Светлый праздник Воскресения Христова в "день кладбища" и посещать могилы близких на Радоницу, а не на Пасху», – такими воззваниями пестрит «православный» Интернет. Но иногда «борьба с язычеством» не ограничивается воззваниями. Знаю священника, который высылал в дни Светлой Седмицы дворников с метлами на церковное кладбище – сметать с могил яйца и кусочки куличей…

Но что же, собственно, вменяется в грех, в невежество, в язычество?

Говорят, пьянство устраивают на могилах. Но общеизвестно, что сильно пьющие люди используют любой повод выпить, в том числе и церковные праздники. И какая разница, где они напьются в Пасху – у себя дома, на улице или на кладбище? Да большинство таких людей и в церковь-то не ходит. И, потом, кто считал – какая доля посещающих кладбища в Пасху приносит туда выпивку, а какая – только пасхальные яйца и куличи? По официальной статистике 2006 года, например, в одной Москве кладбища посетили более полумиллиона человек. Если бы из них хоть половина была в нетрезвом состоянии, то очевидно, что уголовная хроника того дня украшалась бы какими-то особенными происшествиями – или же, в профилактических целях, кладбища оцеплялись бы моторизованной милицией. Но не слыхать что-то. Я хожу на кладбище каждую Пасху с 1988 года, и хоть вижу, конечно, подвыпивших людей (которых, однако, бывает отнюдь не большинство), но не упомню ни одного действительно хулиганского инцидента.

Обращает на себя внимание, что так называемый «совковый обычай» распространен везде и всюду, где живут русские люди. Что никто из старых людей не упомнит, когда он вошел в жизнь: люди, родившиеся еще до революции, относились к нему как к преданию, дошедшему от старших. Что до самого пришествия «демократии» и «свободы» в 1991 году никто из священников никогда против этого обычая не вооружался.

Пишут: «этот обычай появился в советское время по вполне понятным причинам». Извините, непонятно, по каким таким причинам. Ходят в Пасху на кладбище и там, где храмы были закрыты, и там, где они никогда не закрывались. Ходят зачастую именно те, кто посещал церкви во все советские годы. Ходят повсюду на Украине, где храмы посещались в советское время гораздо больше, чем в России. И потом, да куда же глядели партийно-советские органы, как проворонили появление такого обычая, который в течение какой-то пары десятилетий завоевал всю Россию? Неувязка какая-то получается.

Вот еще говорят: «Когда мы в Пасху едем на кладбище, мы обнаруживаем не только духовную нечуткость, но и полное непонимание смысла спасительного христианского учения» (это тоже цитата).

Если кто-то не знает смысла христианского учения (таких людей у нас большинство), то понятно, что он любые свои поступки не сверяет с этим учением. Если кто-то вовсе не верит в Бога, – тем паче. Но вот я, к примеру, тоже христианин. Даже священник, хотя и грешный. Объясните мне, в чем посещение кладбища в день Пасхи противоречит смыслу спасительного христианского учения. Со ссылкой на Писание и на учение святых отцов, пожалуйста. Пока ничего вразумительного на этот счет я не прочел и не услышал. Не в обиду будь сказано, но я не услышал именно таких возражений, которые бы были в собственном смысле ПРАВОСЛАВНЫМИ.

Слышать приходится – даже в проповедях с амвона – вот что: «У усопших тоже праздник! Они Христа прославляют. Не отвлекайте их на себя!» Это настолько ходовое объяснение, что его, наверное, все уже слышали. Если не полениться, и в Интернете можно найти такие пастырские увещания.

Это говорится всерьез? Когда у живых праздник, принято поздравлять друг друга, делиться праздничной радостью. Пасхальная служба в церкви включает в себя обряд всеобщего целования, христосования, как свою неотъемлемую часть. А у усопших, видно, служба идет по другому уставу. Их, оказывается, нельзя «отвлекать». Вообще в таких поучениях интересные обнаруживаются представления о загробной жизни. Выходит, 1) что души усопших живут не там, где их Господь поместил по исходе от тела, а на кладбищах; 2) что мы простым посещением могил запросто можем «вызывать» души умерших. Вот как веруют борцы с языческим суеверием. Так учат веровать паству. Стоило бы расспросить их поподробнее про уставы пасхальной службы в разных областях загробного мира – уж они-то знают!

Словом, чушь это. И собственное православие этих вероучителей оказывается очень даже сомнительным.

Нам говорят: «Не превращайте Пасху в «день мертвых»!»

Во-первых, в самом серьезном смысле слова христианская Пасха ИЗНАЧАЛЬНО ЯВЛЯЕТСЯ «днем мертвых». Днем освобождения мертвых. Само слово «мертвые» поется на пасхальной службе чаще, чем в любой другой день церковного года. «Христос воскресе ИЗ МЕРТВЫХ»; «Плотию уснув ЯКО МЕРТВ». Известное учительное слово Иоанна Златоуста, читаемое в конце пасхальной утрени, делает особый акцент именно на освобождении мертвых, на победе Христа над адом и смертью.

«Никтоже да убоится смерти, свободи бо нас Спасова смерть. Угаси бо ея Иже от нея держимый. Умучи ада Сшедый во ад. Горе бысть ему, вкусившу плоть Его. И се предварив, Исаия возопи: ад, рече, огорчися, срет Тя доле. Огорчися, ибо упразднися. Огорчися, ибо поруган бысть. Прият тело, и Богу приразися. Прият землю, и срете небо. Прият, еже видяше, и впаде во еже не ведяше. Где ти, смерте, жало? Где ти, аде, победа? Воста Христос, и низложися ад. (…) Воскресе Христос, и мертвец ни един во гробе. Христос бо, воста от мертвых, Начаток умершим бысть.» Последние процитированные слова Златоуст заимствует из Послания св. апостола Павла к Колоссянам: «Он – начаток, первенец из мертвых» (Кол 1, 18).

Св. Феофилакт Болгарский кратко комментирует это место послания: «Начаток, говорит, Он есть воскресения, как прежде всех воскресший. (…) Но как начаток, имеет и последователей Себе в прочих людях. Ибо начаток есть чего-нибудь начаток. И как в одном снопе, принесенном в качестве начатка, благословляется вся жатва, так и мы все чрез Него освящены и приведены к Богу, и в воскресении одного тела вся природа удостоилась воскресения».

Поэтому, наверное, ни один сознательный христианин (тем более – священник) не возразит против того, что Пасха Христова есть праздник воскресения всей человеческой природы. Эта идея звучит в словах пасхального богослужения: «От смерти убо к жизни, и от земли на небо Христос Бог нас превел есть, победную поюща» (Канон Пасхи, песнь 1, ирмос). Значит, поистине, Пасха есть «праздник мертвых», если под этим словом разуметь всех нас, которых Христос оживляет Своею благодатью, приводя от «мертвых дел» (Евр 9, 14) к служению Богу «в Духе и Истине». И понятно, что многие из тех, кто лежит в могилах, гораздо живее в Боге, чем иные из ходящих ныне по земле.

С другой стороны, даже для умерших во грехах, заблуждениях, и даже в неведении истинного Бога и Спасителя – единственной надеждой остается Христос. Другой надежды у них просто нет. И эту надежду – никто не в силах отнять у них, до самого дня последнего Суда. Теперь, уже проходя начатки суда и воздаяния Божия, они знают это несравненно лучше, чем могли знать (или не знать) среди страстей, обманов и иллюзий короткого земного века…

Итак, Пасха Христова, день Воскресения человеческого естества Спасителя, есть праздник всего человеческого естества. И так называемые «мертвые» знают это гораздо лучше и полнее, чем живые. Собственно, так было и в ту спасительную и светозарную ночь… Когда о Воскресении не знал еще никто из живущих на земле – даже апостолы, даже сама Матерь Христова, – Он десницею Божества Своего уже властно растворял адские врата, и Его восхваляли хоры душ, веками томившихся в неисходных темницах.

«Безчисленное Твое милосердие иже адовыми узами содержими, зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную» (Канон, песнь 5).

Кто из нас, даже и веруя, даже и любя Спасителя, может воспеть Его так, как эти «мертвецы»? Наш разум просто не вместит того, что тогда чувствовали эти души. А что же, сейчас насельники царства мертвых уже не так радуются своему избавлению? Какие же могут быть возражения против того, что христианин понесет свою пасхальную радость к могиле умершего собрата? Это – совершенно естественно и по смыслу праздника, и по долгу любви. Более того, я смею утверждать, что это Сам Дух Христов, данный человеку в крещении, побуждает его идти туда – преодолевая как советско-партийные, так и поповские запреты…

Если бы даже было правдой утверждение нынешних блюстителей чистоты православных традиций, что обычай приходить в Пасху на кладбище «появился в советское время», – это обстоятельство ничего не меняло бы. Это значило бы только то, что даже в условиях, когда сознательное христианское воспитание для большинства наших сограждан было невозможным, Бог открывал им таинства спасения через интуицию. Изобретение этого обычая было бы потрясающим мистическим открытием. И даже когда в Светлый день на кладбище приходят люди совсем невежественные в вере, – даже и в этом случае водительство Божие остается несомненным. Мы помним, как евангелист Иоанн отметил пророчество, невольно вырвавшееся из уст Каиафы: «Сие же он сказал не от себя, но, будучи на тот год первосвященником, предсказал, что Исус умрет за народ, и не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин 11, 49). Если Святой Дух некогда воспользовался даже неправедным и противящимся Богу архиереем, чтобы сделать явной истину, так может Он явить ее и через просто малограмотных, пусть даже и грешных, людей.

Однако обратимся к истории Церкви.

Прошу прощения, что придется говорить о вещах общеизвестных. Тем удивительнее, что об этих общеизвестных вещах не думают (или умалчивают). Таким общеизвестным фактом является то, что христианство ярко отличается от прочих религий именно тем, что беспримерно сближает место молитвы и место погребения. Я не буду здесь говорить о римских катакомбах: христиане Рима даже и во времена гонений обычно старались собираться в городских церквах, устроенных при домах богатых членов Церкви. Но катакомбы были не христианским изобретением, а обычными римскими погребальными сооружениями. Кроме христианских катакомб, в Риме существовали и языческие, и иудейские. Устраивая места захоронений отдельно от города, христиане просто следовали светскому законодательству. Но когда они получили право устраивать свои кладбища в соответствии с собственными воззрениями, то по всей Римской империи стали появляться кладбища вокруг церквей или даже внутри их. Обычай хоронить в криптах церквей особенно был распространен. Он пережил Средневековье: посетитель раскопок Херсонеса в Крыму увидит, что под большинством христианских храмов города в камне вырублены могилы и склепы с сотнями погребений. Сначала христиане (может быть, несколько наивно) стремились к тому, чтобы восстать в день всеобщего воскресения вместе с мучениками, в храме которых они заказывали приготовить себе могилу. Но потом, когда уже далеко не во всех храмах открыто лежали почитаемые мощи мучеников, это продолжали делать ради того, чтобы душам усопших приносило от Бога милость совершение здесь же за них Св. Литургии. В Риме и в других старинных городах Западной Европы обычай хоронить под храмами сохранялся почти до наших дней. В России это чаще было привилегией богатых родов и духовенства. Но зато у нас практически каждый приходской храм до 18-19 веков был окружен кладбищем. Были также многочисленные церкви, которые изначально, со времен крещения Руси, основывались в местах общественного погребения – на погостах. Во всех вариантах было общим и обычным одно: почти каждый христианин, идя на молитву в храм, шел одновременно и к «отеческим гробам». Для большинства же русского народа это оставалось обычным до самой революции 1917 года. Поэтому никакого конфликта между посещением церкви и посещением кладбища просто не могло быть. И тогда никому не приходило в голову делать запреты, подобные тем, которые сейчас грозно объявляют недавно вылупившиеся из яйца «хранители православных традиций».

Несколько иной была после раскола 17 века судьба старообрядческих кладбищ. Сторообрядцам даже в периоды послаблений (царствования Екатерины II, Павла I, Александра I) молиться приходилось чаще всего в приспособленных помещениях. Постройка молитвенных зданий на кладбищах разрешалась им только в исключительных случаях (Рогожское и Преображенское кладбища в Москве, Гребенщиковское в Риге). В большинстве случаев старообрядческие кладбища устраивались в отдалении от мест жилья и от моленных домов, в лесах или на других неудобных для обработки участках.

Но характерно, что именно у старообрядцев обычай посещать кладбища в первый день Пасхи или в какой-либо из дней Светлой седмицы распространен почти повсеместно. Во всяком случае, в Московской области это так. И носит он не стихийный характер, а имеет черты церковного чина. В эти дни на кладбище совершается или служение канона Пасхи, или поются стихеры «Пасха священная нам днесь показася», с каждением могил. При этом, в согласии со всеми церковными правилами и уставами, никакого специфического поминовения «за упокой» не бывает. Люди «христосуются» с умершими как с живыми, кланяясь перед могилами, и говоря: «Христос воскресе!» Любой, кто принимал участие в этом обряде, знает, с каким воодушевлением относятся к нему люди, и что в это время душа молящегося бывает исполнена светлой и чистой радости.

Обряд пения Пасхи на кладбищах является продолжением празднования, совершенного в церкви. Разглядеть в нем какие-то черты «язычества», «суеверия» или, того больше, «совковости» – решительно невозможно. Вместо того, чтобы тратить впустую энергию на укоры и обличения в адрес неповинных прихожан, духовенству новообрядческой Церкви стоило бы получше разузнать о действительно старых и добрых традициях.

Но, может быть, - скажут те, кто не привык видеть в старообрядчестве ничего доброго, – этот обычай и представляет собою позднюю выдумку старообрядцев, а в древности Русь его не знала?

Нет, похоже – знала. Откроем «Киево-Печерский патерик». Вот статья, которой заканчиваются многие его рукописи.

«В 6971 (1463) году в Печерском монастыре свершилось такое знамение. При князе Семене Александровиче и при брате его князе Михаиле, при архимандрите печерском Николе над пещерой надзирал некто Дионисий, по прозвищу Щепа. Пришел он в Великий день в пещеру покадить тела усопших, и когда дошел до места, которое называется Община, то, покадив, сказал: «Отцы и братья, Христос воскресе! сегодня Великий день». И прогремело в ответ как гром мощный: «Воистину воскресе Христос».

Надо пояснить, что этот Дионисий, по прозвищу Щепа, – не просто сторож, как можно подумать из лаконичной заметки. Он был священноиноком, далеко не последним лицом в монастырской иерархии. (Само по себе звание «надзирателя над пещерой» было в Печерском монастыре относительно не менее важным, чем должность «ключаря» в кафедральных соборах, которую всегда занимал один из самых уважаемых священников.) Предание монастыря утверждает, что он вошел к телам усопших во время пения канона Пасхи на утрене, непосредственно после каждения храма. После знамения священноинок Дионисий остался настолько потрясен слышанным, что затворился в пещере, где пробыл до конца своих дней. Его тело сохранилось нетленным. Память прп. Дионисия совершается как в день поминовения всех Печерских чудотворцев, так и отдельно – 3-го октября.

Итак, в 15 веке, как видим, обычай посещать усопших в Светлый день Пасхи не вызывал никаких возражений, и даже получил чудесное подкрепление в колыбели иноческого подвига и благочестия на Руси.

Край, где я, по милости Божией, живу и служу, тоже связан с древними монастырскими традициями. В 16-18 веках земли Вохонской волости принадлежали лавре прп. чудотворца Сергия. И нет ничего странного в том, что местные старообрядцы, коренные жители округи, могли сохранить обычаи, заимствованные от Сергиевой обители, или еще более древние. Во всяком случае, в нашей округе обычай посещения кладбища на Пасху с пением праздничных песнопений считается исконным.

Вот это я считаю долгом сообщить, чтобы против целого хора дезинформации хоть один голос свидетельствовал в защиту подлинно древних преданий народного благочестия.

В завершение этой заметки необходимо внести ясность еще в один вопрос. Во всех без исключения современных Интернет-публикациях на тему поминовения в Радоницу (то есть во вторник второй седмицы по Пасхе) говорится, что о Радонице свидетельствует еще св. Иоанн Златоуст в одной из своих проповедей. И в подтверждение этого приводится краткая цитата из Златоустовой «Беседы о кладбище и о кресте». Эту цитату ставят на службу все той же цели: доказать, что в Пасху ходить на кладбище греховно, а за то мол, Церковь имеет исконный и вселенский, зафиксированный аж в четвертом веке, обычай поминовения на Радоницу. Вот и ходите, мол, на кладбище в Радоницу, а в Пасху не смейте…

Ниже помещаются более пространные выдержки из того же текста, чтобы читатель сам мог ответить на вопрос: когда произнесена эта проповедь, и имеет ли она хоть малейшее отношение к Радонице?

Итак, Златоуст пишет:

«Часто я размышлял сам в себе, для чего отцы наши, обойдя молитвенные домы, находящиеся в городах, установили, чтобы сегодня собирались вне города, и здесь (совершали богослужение); не напрасно же и не без причины, кажется мне, они сделали это. Я доискивался причины, и по благодати Божией нашел причину справедливую и основательную и приличную настоящему празднику. Какая же это причина? Мы совершаем воспоминание о кресте; а распятый на кресте был распят вне города: вот почему выводят нас за город. За пастырем, говорится (в Писании), следуют овцы; где царь, там и воины, и где труп, там и орлы. (…) Но для чего именно в этом храме мучеников, а не в другом каком-либо? По благодати Божией, наш город со всех сторон ограждается останками святых. Почему же именно здесь, а не в другом храме мучеников отцы повелели нам собираться? Потому, что здесь покоится множество умерших. Так как сегодня Исус нисшел к умершим, то мы и собираемся здесь. Поэтому и самое место названо усыпальницею, дабы ты знал, что скончавшиеся и лежащие здесь не умерли, но покоятся и спят. Прежде пришествия Христова смерть называлась смертью. (…) Но когда пришел Христос и умер за жизнь мира, то смерть уже не называется смертью, а сном и успением. А что она действительно называется успением, видно из того, что Христос сказал: «Лазарь, друг наш, уснул» (Ин 11, 11). Не сказал: «умер», хотя тот уже был умершим. (…) Также Павел говорит (…) «Восстань, спящий (Ефес 5, 14); и, дабы показать, что он говорит это о мертвом, прибавляет: и воскресни от мертвых». Видишь, как везде смерть называется сном; посему и это место названо усыпальницею, так как и самое это название полезно для нас и исполнено великого любомудрия. Итак, когда ты провожаешь сюда мертвого, не сокрушайся, потому что провожаешь его не к смерти, а ко сну. Этого названия достаточно тебе для утешения в несчастии. Знай же куда провожаешь его, — в усыпальницу; и когда провожаешь, — после смерти Христа, когда узы смерти уже расторгнуты. (…)

Сегодня Господь наш обошел все места ада; сегодня он «сокрушил врата медные и вереи железные сломил» (Ис 45, 2; Пс 106, 16). Заметь точность выражения. Не сказано: отверз медные врата, но: сокрушил врата медная, чтобы темница сделалась негодною; и не снял вереи, но сломил их, чтобы стража сделалась бессильною. Где нет ни двери, ни засова, там не удержат никого, хотя бы кто и вошел. Итак, когда Христос сокрушил, кто другой в состоянии будет исправить? Что Бог разрушит, то кто потом восстановит? Цари, когда намереваются освободить узников, то, посылая предписания, не так поступают, но оставляют и двери и стражей темницы, и тем показывают, что необходимо опять войти туда или тем же, которые освобождаются, или другим вместо них. (…) И удивительно то, что Сам Царь явился; между тем никакой царь никогда не удостоил бы сделать этого, но обыкновенно они освобождают узников чрез своих слуг. А здесь не так, но Сам Царь пришел к узникам, и не постыдился и узников, — потому что Он не станет стыдиться того, кого создал, — сокрушил врата, сломил вереи, явился в ад, бессильною сделал всякую охрану его и, взяв связанным темничного стража, таким образом возвратился к нам. Мучитель приведен пленным, сильный связан, сама смерть, бросив оружие, обнаженною пала к ногам Царя.

Видишь ли дивную победу? Видишь ли действия креста? (…) Итак, если эта победа стала и нашею, то все мы, подобно воинам, воскликнем ныне победную песнь; скажем, воспевая Владыку: «Пожерта была смерть победою. Где твоя, смерть, победа? Где твое, ад, жало? (1 Кор 15, 54, 55) (…)

Так как и мы в нынешний вечер увидим пригвожденного на кресте, как агнца, закланного и принесенного в жертву, то приступим, увещеваю вас, со страхом, с великим почтением и благоговением. (…)»

В приведенном отрывке Златоуст дает прекрасный образец отношения к народным благочестивым преданиям. Он, как мы видели, сам признается, что ни от кого не слышал, как объясняется обычай, дошедший от прежних христиан. И святитель не осуждает его, не унижает предков, как невежд, не навязывает ничего нового, но старается вникнуть в сокровенный смысл того, что издавна принято.

Из выделенных курсивом мест ясно, что свою проповедь на кладбище Златоуст сказал совсем не в Радоницу, о коей христиане ни в Греции, ни в Малой Азии и не слыхивали ни в древние времена, ни теперь, и которая является лишь неписаным русским обычаем. Проповедь прочитана была или в Великую Пятницу, или в Великую Субботу. Вероятнее второй вариант, потому что в Пятницу проповеднику было бы естественно уделить особое внимание крестным страданиям Спасителя, а Златоуст говорит только о сошествии Христа во ад и об освобождении умерших. Мы хорошо знаем, что и по ныне существующему церковному уставу литургию в Великую Субботу положено совершать именно вечером, как о том говорит Златоуст. Мы знаем и то, что обычного поминовения умерших в Великую Субботу устав не предусматривает, и это, конечно, вполне обоснованно. Итак, мы встречаемся здесь с древним поместным обычаем, который существовал во времена Златоуста. Ради чего тогдашние христиане в Великую Субботу посещали усыпальницы? Да именно ради того же самого, ради чего мы, старообрядцы, посещаем кладбище в Пасху – чтобы разделить с усопшими в вере радость о Христовой – а значит, и о нашей – победе над смертью и адом.

Священноинок Симеон